В этот раз – о словах. Какие-то из них – возвышенные, какие-то используются для молитв, какие-то – бранные, а какие-то и вовсе – табу. Например, русский мат – безусловно, табуированная лексика, и матерные слова недаром называли непечатными, поскольку ими не пристало марать бумагу.
Правда, если посмотреть, к примеру, русские берестяные грамоты века эдак двенадцатого, окажется, что непечатные слова на бумаге (пардон, на бересте) все-таки появлялись. Не могу процитировать, но если кому любопытно – забейте в поисковик фразу "ненормативная лексика в берестяных грамотах", найдете много интересного.
Сегодня непечатные слова, что уж греха таить, в печати появляются. Журналы, которые считают себя прогрессивными, вполне могут выпустить интервью, в котором есть мат – и не в виде первых и последних букв со стыдливыми отточиями в середине, а целиком. Мол, если герой интервью так сказал – значит, так и будет написано.
Мат и в литературе, прямо скажем, перестал быть редкостью. Вспомним Пелевина, Сорокина, Веллера – это если из современных, а если лезть в классику, то волей-неволей придется вспомнить и о Пушкине, который мог сдабривать матом свои стихи, как позже и Маяковский.
Кто-то считает, что мат – это в любом случае недопустимо, а кто-то - что, наоборот, так и должно быть: да, речь не может полностью состоять из нецензурщины, но когда брань уместна, то почему нет? Зачем кастрировать язык? Правда, при этом даже те, кто так думает, почему-то держит себя в руках и следит за языком, если рядом оказываются дети, особенно если дети - его.
Вообще материться при детях считается крайне неприличным и непозволительным, а человек, который так делает, автоматически становится парией в глазах остальных. Эти самые остальные и сами могут использовать крепкие словечки между собой, но при детях – никогда, это табу. Понятно почему – взрослые хотят отгородить детей от грубой стороны мира. Кроме того, быть может, моральный запрет на мат при детях говорит о том, что в глубине души мы считаем, что материться – это неправильно?
Следует отметить, что раньше вопрос о матерной лексике обсуждался не только с точки зрения приличий. Считалось, что ругань может довести человека до беды – об этом предупреждали специальные религиозные запреты. Если взять христианство, то оно крайне отрицательно отзывается о мате, говоря словами Иоанна Златоуста:
"Если кто матерными словами ругается, тогда у Престола Господня Мать Божия данный Ею молитвенный покров от человека отнимает и Сама отступает. И который человек матерно избранится, себя день проклятию подвергает, потому что мать свою ругает и горько ее оскорбляет. С тем человеком не подобает нам есть и пить, если не отстанет от него матерное слово".
Те, кто знали за собой грех сквернословия перечисляли его, стоя на исповеди, и старались всеми силами от него избавиться, временами даже прибегая к заговорам. Например, к таким: "За горами, за лесами стоит гора, из горы течет вода, так вода чиста, не мутна, так и речь моя будет чиста, ничем не запятнана". Не знаю, помогало или нет, но, в любом случае, писания всячески настаивали на том, чтобы верующие следили за чистотой речи.
Религия вообще очень трепетно относится к словам. Вспомните Библию: "Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог". И это не только в Библии. В древнегреческой философии существовало понятие "логос", которое обозначало "слово", но не просто слово, но и еще и мысль, намерение, причину и повод возникновения мира.
Перенесемся из Древней Греции на восток, в Древний Китай, и обнаружим там понятие "дао" – понятие, родственное логосу, означающее вечный принцип творения, породивший единицу из ничего, разделивший единицу надвое и положив начало мирозданию. Переместимся в соседнюю Индию и столкнемся с санскритским термином "наад", означающим первичный звук и в некоторых трактовках еще и первичный свет, то есть, так или иначе, тоже начало мира. С точки зрения индийской философии, начался он, когда Бог, медитируя, решил познать себя и начал делать это, проявляя себя на физическом уровне: когда он выдохнул Слово, миры проявились как нечто плотное. Считается, что Бог выдыхает слово творения, миры стоят, но как только он замолчит, они снова погрузятся в небытие.
Если мы вернемся к Библии, то в самом ее начале столкнемся с сюжетом о том, как первый человек Адам нарекал все предметы. Казалось бы, какой был смысл делать столь долгую и изнурительную работу, можно было квалифицировать как-нибудь попроще – то, что летает, то, что плавает, то, что растет. Но Адам кропотливо перечисляет все, что попадается ему на глаза, в своем сознании как бы прорисовывая картину свежесозданного мира более тонкими штрихами, позволяя предметам быть не только в окружающей действительности, но и запечатлевая вещи в своей внутренней действительности.
Кстати, не исключено, что всевозможные заговоры и вера в силу слова как магического инструмента в глазах людей косвенно подтверждались этим библейским эпизодом, и порой люди старались сделать нечто подобное. Так, во многих крестьянских общинах был обычай наречения собранных семян их названием. Над рожью говорили "рожь", над пшеницей – "пшеница", над овсом – "овес" и так далее. И потом та же самая процедура проделывалась, когда эти семена опускали в землю ради следующего урожая, и к названиям прибавлялись пожелания хороших всходов и обильных колосьев.
Возвращаясь к Адаму и его работе по наречению всего сущего, следует отметить, что это очень важный момент. Особенно если учесть, что многие современные ученые убеждены: сама способность запоминать у человека появляется лишь тогда, когда он более-менее уверенно овладевает речью. Согласно этой гипотезе, поэтому дети редко помнят себя до того момента, как начинают говорить. С первыми словами могут соотноситься первые обрывочные воспоминания о детстве, но в четырехлетнем возрасте, когда ребенок разговаривает уверенно, уже помнят себя все.
Таким образом, слова как бы дают нам систему координат среди постоянно меняющихся величин пространства и времени, они становятся той системой, которая выстраивает способность осознавать мир. И, называя предметы, птиц и животных, Адам осознавал их – и эту же самую работу проделывает каждый человек, который только-только учится говорить.
Таким образом, все языки, на которых говорят в разных странах, – это не просто речевые инструменты для общения, но и в каком-то смысле - система мировоззрения. Так, в разных языках могут даже не существовать некоторые понятия. Например, в русском языке есть слово "собираюсь" - собираюсь что-нибудь сделать. В английском есть для этого "going to"- всегда переводится как "собираюсь", а буквально - "иду, чтобы".
Согласитесь, есть некоторое различие. Одно дело – собираюсь, то есть еще ничего не сделал, никуда не вышел и еще вопрос, выйду ли (и в этом отражается мечтательный и раздумчивый национальный характер). А другое дело – энергичное "иду, чтобы"- то есть действие уже как будто бы происходит. Между тем, в японском языке вообще нет такого слова как "собираюсь"- потому что японец или делает, или не делает. Никакой неопределенности, одна самурайская ясность.
Между тем, если хочешь разгадать язык и те секреты, которые он скрывает, надо обратиться к его азам, то есть к алфавиту, азбуке. Сейчас специалисты меня поправят, что алфавит – это система латинская, поскольку произошла от названия первых двух букв латиницы и изначально называлась "алфабет". Азбука – это понятие кириллическое, от первых двух кириллических букв "аз" и "буки". Кириллица появилась на Руси в IX веке благодаря православным просветителям Кириллу и Мефодию (собственно, по имени Кирилла она и была названа). Была ли на Руси письменность до них – вопрос загадочный.
Но и сама кириллица тоже таит в себе немало загадок, о которых мы забыли. И как не забыть, если кириллицу меняли, переделывали, и в итоге значительное количество букв просто выкинули: было их 46, а стало 33, то есть тринадцать букв испарились в ходе реформ русского языка – сначала тех, которые проводил Петр I, а потом после революции 1917 года. Занятно, что и петровская эпоха, и эпоха революционная резко поменяли ход развития российской цивилизации – и вместе с тем поменяли речь. И вряд ли это случайное совпадение.
Но вернемся ко временам создания кириллицы. Кирилл, будучи философом, человеком всесторонне образованным и при этом православным миссионером, составил алфавит так, что каждая буква имела свое строго определенное значение, своего рода шифр, а все буквы, перечисленные одна за другой, становились сакральным текстом. Смотрим буквы "К", "Л", "М", стоящие рядом, и сопоставляем их со старославянскими названиями – "како люди мыслите". Очевидно, что это предложение.
Или, например, буквы "Р","С", "Т" – то есть "рцы" (изрекай) "слово" "твердо" - это прямое наставление. Если читать алфавит сначала (А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, З), то получается "аз буки веди глаголь добро есть живете земля". "Аз" – "я", то есть, выходит, "я буквы ведаю, чтобы говорить добро, живя на земле". Это всего лишь одно из толкований, но, возможно, весьма и весьма близкое к правде.
Современный русский язык сильно отличается от старославянского. Поэтому, когда люди берут в руки православные молитвенники, они не всегда понимают, что там написано – молитвы по-прежнему на старославянском. Некоторые считают, что это неудобно – стоишь, бормочешь, а что – непонятно, некоторые слова ясны, а о значении других только догадываешься. Например "прииди и вселися в ны"- еще понять можно, "приди и поселись в нас". "Иже везде сый и вся исполняяй"- уже сложнее (это значит "везде находящийся и все наполняющий"). А есть некоторые слова, над которыми надо поломать голову, например, "днесь"- "на сей день".
Из-за этих сложностей часть новообращенных прихожан говорит, что, мол, намного проще было бы перевести молитвенники на обычный, светский язык, потому что трудно молиться, когда спотыкаешься об полупонятный текст. И это еще при том, что текст перед глазами. А вот во время богослужения, когда священник читает его вслух, с пониманием бывает еще сложнее.
Однако у богослужения на старославянском есть немало защитников. И это не просто консерваторы, но также и те, кто внимателен к звуку и слову. Ведь, как правило, молитвы составлялись святыми людьми, чуткими к тому, как отзывается мир на их слова, и потому составляли тексты, которые доходили до души быстрее всего. А если учесть, сколько людей веками произносили эти строки, можно вообразить себе, какой за это время мощный наработался "канал связи". Казалось бы, подумаешь, слова – это лишь вибрация в воздухе, но ведь, если вдуматься, то весь мир не что иное, как соединение разного рода вибраций, то есть колебаний (и это доказано физикой).
Таким образом, создавая отрицательную вибрацию даже словами, мы даем импульс к разрушению, а создавая вибрацию положительную, мы, напротив, создаем условия, в которых может возникнуть что-то прекрасное. И мы делаем это каждый день, даже не подозревая об этом. Похоже, сила слова, которое может воскрешать или ранить острее ножа, – это не просто красивое выражение. Давайте говорить друг другу больше хороших слов – и, может быть, действительно, мир станет немного лучше.
Изучать другие загадки будем через неделю.
